Чужие губы на вкус как затертое волшебство.
Джонни знает всё об этом, прижимая Роджера к стене: тело под прикосновениями твердое, неуступчивое, теплое. Разница между их телами так очевидна: от комплекции до точки приложения силы. Он вздыхает - немного по детски, с невысказанной обидой, прокручивая в голове простые желания, он не хочет торопится - не здесь, не сейчас, не с этим человеком. В прихожей темно, и можно только предугадать очертания бесхитростной, холостяцкой обстановки в квартире за коридором - запах переваренных макарон так и не выветрился, смешавшись с сигаретным дымом, оседающим в комнате. Вуд задевает тумбочку бедром, потревоженные ключи задевают мелкие монеты, и они, падая, катятся по спирали, отдаваясь железным звоном в ушах. Край стола впивается в поясницу, и Джон присаживается на поверхность: его пальцы ловко расстегивают чужой ремень, вытягивают пуговицу из петли, задевают хлопок боксеров.
Личные рассказы так похожи на поплавки - дрейфуют на темных волнах, прежде чем перевернуться и застрять крючком. Темные сказания Стивена Кинга. Оно просто есть, и это то, чем мы наполняем себя изнутри. Не размениваясь на истории о покушениях и перестрелках на перекрестках, о шантажах, крупных ставках и причинах, почему ни одной фотографии Джонни нет в разделе "криминальные сводки". Ни слова о том, как они убегали, словно пьяные и сумасшедшие, ничуть не покривив против правды, или как в полицейском из бара Вуд узнает напарника Сильвера, и как глаза Стэнли светлеют от бессильной ярости. Ни слова, почему каждый из них сейчас здесь или что они, черт возьми, делают.
Так что Джон смеётся, смеётся и смеётся. Смеётся, пока обводит чужие губы своими, проводит пальцами по спине, дразня линию позвоночника сквозь рубашку, очерчивая укрытые края татуировки. Выступы, ямочки, мышцы, все это.
Вкус его кожи на языке - мускус, пот, табак, лосьон после бритья, привкус мужской кожи.
В темноте он опускается на колени медленным, скользящим движением - брюки мнутся, протирая собой пыль, пока Джон удерживает чужие бедра - иллюзия причастности, и дразняще проводит языком по головке члена через ткань.
Вкус его кожи на языке - мускус, пот, табак, лосьон после бритья, привкус мужской кожи.
В темноте он опускается на колени медленным, скользящим движением - брюки мнутся, протирая собой пыль, пока Джон удерживает чужие бедра - иллюзия причастности, и дразняще проводит языком по головке члена через ткань.
Где-то взлетают на воздух чужие форты и города, хриплый джаз разворачивается мягким пледом, время неуловимо меняет сочетания, ночь разворачивается над Лондоном, как подарочная обвертка, но это все - как виденный тысячу раз фильм.
Ты надеешься, что за обверткой последует чудеса, забывая, что ты всё проспал, мой милый, ты всё проспал.
Ты надеешься, что за обверткой последует чудеса, забывая, что ты всё проспал, мой милый, ты всё проспал.