63°57'33.84"N
graphics © berenice
эррон - хороший мальчик - сделал домашнее задание на следующую неделю, выпил стакан молока не поморщившись и приготовился ко сну. он слышит сухой ветряной шелест за окном, приглушённый кашель матери и (тут придётся прислушаться) надсадный прошлонедельный рык неизвестного мужчины. его нашли следующим утром, но
эррон - хороший мальчик - ловко перебирает ногами и ещё ловче притворяется, будто ничего не произошло. он уже почти верит в то, что остался незамеченным.
этой ночью он вновь выходит из дома, ныряет в закоулки и прячется от голосов и фонарей; в этот раз он точно не один.
эррон - хороший мальчик - ловко перебирает ногами и ещё ловче притворяется, будто ничего не произошло. он уже почти верит в то, что остался незамеченным.
этой ночью он вновь выходит из дома, ныряет в закоулки и прячется от голосов и фонарей; в этот раз он точно не один.
1Эдди катает во рту гладкий шипучий леденец зеленого цвета и смотрит в книжку, изучает тему сегодняшнего занятия в воскресной школе.
На цветной иллюстрации - кит проглатывает юношу, почти мальчика. Это воспитательная картинка: кит напоминает морское чудовище, с огромной красноватой пастью, частоколом зубов, треугольными выступами на изгибе спины - фантазия автора, выражение его глаз - отсутствующее, равнодушное, тупое; на лице испуганного мальчика - страх и оцепенение. Будто то, что он идет ко дну - недостаточное наказание. Для справки: эта покорность перед неизбежностью раздражает Эдди больше всего.
Кори читает притчу о пророке Ионе вслух, его детский голос дрожит от усилий, гуляет по классу. Милая история о добром-вечном: господь карает беглеца Иону, отказавшегося нести слово божье в град обреченный, и за это три дня и три ночи просидел в брюхе кита, пока не раскаялся, вознеся молитву.
Эдди знает, что на картинке Иона нарисован таким юным, чтобы дети ассоциировали с ним себя. Под шуршание альбомных листов и перестукивание карандашей Эдди возится с Хлоей Армстронг. Её руки-веточки обвивают его шею, соленые теплые капли впитываются в ворот рубашки, нижняя губа припухла и дрожит. Она сидит у него на руках и громко, безутешно плачет - ей жалко и беглеца Иону, и глупого кита.
Вещи, о которых не знает шестилетняя Хлоя: на самом деле жизнь все время состоит из таких вот принудительных выборов, правил и наказаний. А под конец, скорей всего, тебя ждет артрит, сердечная недостаточность, рак груди или инвалидность, пособие от государства, зубоскалящие соседи и звонки от разъехавшихся детей на Рождество, нищета и уверенность, что в лучшем из миров тебя под шумок наебали.
Вещи, о которых не знает шестилетняя Хлоя: если нельзя утешить, значит надо отвлечь. Эдди тянется к карману брюк, достает для девочки леденец и предлагает вместе нарисовать комикс о спасении Ионы.
И дети - от пяти до девяти - рисуют на альбомных листах героев сегодняшнего занятия, вместо Иисуса они изображают на своих иллюстрациях Бэтмена, Супермена, Человека-Паука, мутантов и детей со сверхспособностями, диснеевских персонажей, героев книг, сказок и мультфильмов. Ни на одной из картинок Эдди не замечает кукурузного божка: видимо, работа у этих ребят такая - не внушать доверия, не взывать к милосердию - он улыбается, словно вспомнил что-то приятное.
На языке они катают круглые зеленые леденцы.
*
Порез на его руке багровеет, пачкает манжет рубашки, оставляет липкий след и напоминает о себе стянутой кожей. Она гладкая, с неровной выемкой и шершавая через пару минут. Он сдирает затянувшуюся корочку ногтями, слизывает свинцовую полоску и задумчиво смотрит вперед - огни над Хэй-Спрингсом зажигаются, как софиты над сценой, один за другим. С глухим стуком ночные мотыльки задевают лампочки короткими крыльями.
Ждать приходится долго - свет в доме напротив включается, выключается, как в рекламных роликах, где счастливые молодожены покупают кровать в Икее, выбирают стол, забирают на кассе пакет с фрикадельками - в каждой последующей комнате зажигается свет, и парень с девушкой - счастливые молодожены - переглядываются, будто выиграли в лотерею, разглядывают мебель, подушки и ковры, пестреющие красными этикетками и желтыми ценниками. Эдди всматривается в темные окна, пустые спящие глазницы, ждет, когда его познакомят с прайсом на доставку.
Эррон Бартлетт не самый увлекательный объект для наблюдения. Скорее наоборот - по его расписанию можно сверять часы, и вместе с тем его ритм успокаивает. Разница между ними - учебный год, и это больше, чем может показаться на первый взгляд. Эдди идет по его следам, подстраивается под шаг, отстает на несколько метров - это называется преследование. Вынужденная мера. Предупредительное средство. И когда произнесенный вслух, вопрос без адреса - долетает вместе с ночным ветерком до Эдди, касается его щеки, он выходит навстречу, отделяется от тени деревьев, подается вперед - расслабленный и сонный, он насмешливо разводит пустыми руками в темноте:
- Что-то потерял или ждешь кого-то? - так, словно он имеет на это право, словно в его поведении нет ничего предсудительного.
Эдди Дин, сын священника, такой же регулярный нарушитель комендантского часа, он извлекает из нагрудного кармана скрученный в газету косяк - Бритни расстарался, и встает рядом - эфемерным "плечом к плечу", сохраняет дистанцию, чтобы увидеть то же, что и Эррон - спасительный выезд из Хэй-Спрингса, половинку луны, опадающие листья.
Как ни крути, лицо Эррона напоминает пророка Иону из книги, из детской библии, а сам Эдди по аналогии - чудовище, тупой карательный инструмент, и, может быть, это, в конце концов, спасет Бартлетту жизнь. Может быть. Эдди поворачивается в профиль, показывает косяк, спрашивает:
- Дашь прикурить?
На цветной иллюстрации - кит проглатывает юношу, почти мальчика. Это воспитательная картинка: кит напоминает морское чудовище, с огромной красноватой пастью, частоколом зубов, треугольными выступами на изгибе спины - фантазия автора, выражение его глаз - отсутствующее, равнодушное, тупое; на лице испуганного мальчика - страх и оцепенение. Будто то, что он идет ко дну - недостаточное наказание. Для справки: эта покорность перед неизбежностью раздражает Эдди больше всего.
Кори читает притчу о пророке Ионе вслух, его детский голос дрожит от усилий, гуляет по классу. Милая история о добром-вечном: господь карает беглеца Иону, отказавшегося нести слово божье в град обреченный, и за это три дня и три ночи просидел в брюхе кита, пока не раскаялся, вознеся молитву.
Эдди знает, что на картинке Иона нарисован таким юным, чтобы дети ассоциировали с ним себя. Под шуршание альбомных листов и перестукивание карандашей Эдди возится с Хлоей Армстронг. Её руки-веточки обвивают его шею, соленые теплые капли впитываются в ворот рубашки, нижняя губа припухла и дрожит. Она сидит у него на руках и громко, безутешно плачет - ей жалко и беглеца Иону, и глупого кита.
Вещи, о которых не знает шестилетняя Хлоя: на самом деле жизнь все время состоит из таких вот принудительных выборов, правил и наказаний. А под конец, скорей всего, тебя ждет артрит, сердечная недостаточность, рак груди или инвалидность, пособие от государства, зубоскалящие соседи и звонки от разъехавшихся детей на Рождество, нищета и уверенность, что в лучшем из миров тебя под шумок наебали.
Вещи, о которых не знает шестилетняя Хлоя: если нельзя утешить, значит надо отвлечь. Эдди тянется к карману брюк, достает для девочки леденец и предлагает вместе нарисовать комикс о спасении Ионы.
И дети - от пяти до девяти - рисуют на альбомных листах героев сегодняшнего занятия, вместо Иисуса они изображают на своих иллюстрациях Бэтмена, Супермена, Человека-Паука, мутантов и детей со сверхспособностями, диснеевских персонажей, героев книг, сказок и мультфильмов. Ни на одной из картинок Эдди не замечает кукурузного божка: видимо, работа у этих ребят такая - не внушать доверия, не взывать к милосердию - он улыбается, словно вспомнил что-то приятное.
На языке они катают круглые зеленые леденцы.
*
Порез на его руке багровеет, пачкает манжет рубашки, оставляет липкий след и напоминает о себе стянутой кожей. Она гладкая, с неровной выемкой и шершавая через пару минут. Он сдирает затянувшуюся корочку ногтями, слизывает свинцовую полоску и задумчиво смотрит вперед - огни над Хэй-Спрингсом зажигаются, как софиты над сценой, один за другим. С глухим стуком ночные мотыльки задевают лампочки короткими крыльями.
Ждать приходится долго - свет в доме напротив включается, выключается, как в рекламных роликах, где счастливые молодожены покупают кровать в Икее, выбирают стол, забирают на кассе пакет с фрикадельками - в каждой последующей комнате зажигается свет, и парень с девушкой - счастливые молодожены - переглядываются, будто выиграли в лотерею, разглядывают мебель, подушки и ковры, пестреющие красными этикетками и желтыми ценниками. Эдди всматривается в темные окна, пустые спящие глазницы, ждет, когда его познакомят с прайсом на доставку.
Эррон Бартлетт не самый увлекательный объект для наблюдения. Скорее наоборот - по его расписанию можно сверять часы, и вместе с тем его ритм успокаивает. Разница между ними - учебный год, и это больше, чем может показаться на первый взгляд. Эдди идет по его следам, подстраивается под шаг, отстает на несколько метров - это называется преследование. Вынужденная мера. Предупредительное средство. И когда произнесенный вслух, вопрос без адреса - долетает вместе с ночным ветерком до Эдди, касается его щеки, он выходит навстречу, отделяется от тени деревьев, подается вперед - расслабленный и сонный, он насмешливо разводит пустыми руками в темноте:
- Что-то потерял или ждешь кого-то? - так, словно он имеет на это право, словно в его поведении нет ничего предсудительного.
Эдди Дин, сын священника, такой же регулярный нарушитель комендантского часа, он извлекает из нагрудного кармана скрученный в газету косяк - Бритни расстарался, и встает рядом - эфемерным "плечом к плечу", сохраняет дистанцию, чтобы увидеть то же, что и Эррон - спасительный выезд из Хэй-Спрингса, половинку луны, опадающие листья.
Как ни крути, лицо Эррона напоминает пророка Иону из книги, из детской библии, а сам Эдди по аналогии - чудовище, тупой карательный инструмент, и, может быть, это, в конце концов, спасет Бартлетту жизнь. Может быть. Эдди поворачивается в профиль, показывает косяк, спрашивает:
- Дашь прикурить?
2
Дым клубится, послушно вьется, льнет к пальцам, одежде, Эррону. Под языком сухо, Эдди катает вязкую слюну, сглатывает. Не спешит. Травяная сладость пачкает рот, кончик языка, забирается внутрь. Хор-р-рошо. В холодном октябрьском воздухе он лениво потягивается, дергает молнию куртки, щурится - от ощущений покалывает кончики пальцев, немеет нёбо. Тишина зыбкая и прозрачная, матовая. Сквозь призрачную тишину Эдди различает голоса - чужую ругань, детский плач, «а вчера он не пригласил меня на танцы», слышит лай местных собак, тоскующий и глухой, впитывает переливчатый джаз из приоткрытых дверей бара, звон посуды, бутылочного стекла, шорох гравия под колесами; заглушающий, волнующий звук - кукурузные листья.
Хэй-Спрингс никогда не казался ему безмятежным, беззвучным. Впрочем, сам Эдди предпочел бы не оставлять после себя ни шума, ни следов.
Здесь должен быть Брэйди. Милый, милый Брэйди (тон - заботливый, интонация - урчащая). В этот час, на этом месте, в этой компании. Не сладко спать в детской кровати - (как это говорится?) - сном праведника. А стоять тут, на городских задворках, рядом с Эрроном и заниматься тем, что у Пророка выходит лучше всего - говорить, убеждать, вещать. Своим змеиным, вьющимся языком.
Но Бартлетту достался Эдди, Эдди Дин, ведущий с местной радиостанции, чей вечерний эфир - серьезно, парень? - ему вроде как понравился. Эдди, чей желтый окровавленный (вчерашний) плащ не помещается под крыльцом родительского дома. Мертвая спичка ломается в кармане. Он хмурится, сутулится, выгорает, не оставляя ничего. Лицо теряет краски, тон - оттенки. У Эдди нет звонкой сонорной согласной, она есть у Эдварда. У Брэндона. Эррона.
Но Эдварда здесь нет. Он спит там, на дне, в жестяной коробке.
- Я знаю, что это ты видел нас вчера. В кукурузном поле. После полуночи. Цветные картинки не дают уснуть? - «расскажи не рассказывая, Эдди!» - И я знаю, что тебе интересно. В противном случае ты бы нас уже сдал. - один плюс один равно - знак вопроса. - Хочешь узнать больше? Я покажу.
Как будто у Бартлетта есть выбор. Возможность отказаться. Шанс переиграть.
И всё же, всё же, всё же.. Эдди складывает за спиной пальцы и не сводит веселый, подзадоривающий взгляд.
Бартлетт говорит про эфир. Он говорит - цитата - «отличный вечерний эфир».
Эдди даже немного удивлен - правая бровь взмывает вверх, улыбка - отработанная, польщенная - искажает линию рта; шутовской поклон в его исполнении гротексно-неуклюжий, наполнен излишне низким изгибом, широко отставленным в сторону локтем, почти задевающим мальчика рядом. Эдди рисуется. Не сколько провоцирует, сколько получает удовольствие. От возможности что-то почувствовать, показать, выдать. Там, за черепной прочной костью, тоненько свербит и воет - «скучно, мне скучно, Эдди». И отказывается есть с руки. Это - подчеркнуто - чертовски досадно.
Он корчит рожицу, намекая - мол, кого ты обманываешь, Барлетт. Пустое. И подцепляет ногтем спичку.
Эдди даже немного удивлен - правая бровь взмывает вверх, улыбка - отработанная, польщенная - искажает линию рта; шутовской поклон в его исполнении гротексно-неуклюжий, наполнен излишне низким изгибом, широко отставленным в сторону локтем, почти задевающим мальчика рядом. Эдди рисуется. Не сколько провоцирует, сколько получает удовольствие. От возможности что-то почувствовать, показать, выдать. Там, за черепной прочной костью, тоненько свербит и воет - «скучно, мне скучно, Эдди». И отказывается есть с руки. Это - подчеркнуто - чертовски досадно.
Он корчит рожицу, намекая - мол, кого ты обманываешь, Барлетт. Пустое. И подцепляет ногтем спичку.
Дым клубится, послушно вьется, льнет к пальцам, одежде, Эррону. Под языком сухо, Эдди катает вязкую слюну, сглатывает. Не спешит. Травяная сладость пачкает рот, кончик языка, забирается внутрь. Хор-р-рошо. В холодном октябрьском воздухе он лениво потягивается, дергает молнию куртки, щурится - от ощущений покалывает кончики пальцев, немеет нёбо. Тишина зыбкая и прозрачная, матовая. Сквозь призрачную тишину Эдди различает голоса - чужую ругань, детский плач, «а вчера он не пригласил меня на танцы», слышит лай местных собак, тоскующий и глухой, впитывает переливчатый джаз из приоткрытых дверей бара, звон посуды, бутылочного стекла, шорох гравия под колесами; заглушающий, волнующий звук - кукурузные листья.
Хэй-Спрингс никогда не казался ему безмятежным, беззвучным. Впрочем, сам Эдди предпочел бы не оставлять после себя ни шума, ни следов.
Безвкусное. Эдди перекатывает вяжущий привкус в полости рта, заворачивает потухшую самокрутку в фольгу. Под утро, когда ноги подведут его к дому, Дин вывалит из кармана мятые отпечатки, вещественные доказательства и закроет в коробке. Он прячет её под крыльцом. Жестяную банку с Мерлин Монро на обложке. Внутри - патроны, коллекционная карточка, вырезка из «Хэй-Спрингс Ньюс», сорочье перо, разноцветные стекла, чужой просроченный билет до Нью-Йорка, чеки, сигареты, фотографии, иностранные мелкие монетки, деньги. Сокровища Эдди. Его сберегательный счет.
Здесь должен быть Брэйди. Милый, милый Брэйди (тон - заботливый, интонация - урчащая). В этот час, на этом месте, в этой компании. Не сладко спать в детской кровати - (как это говорится?) - сном праведника. А стоять тут, на городских задворках, рядом с Эрроном и заниматься тем, что у Пророка выходит лучше всего - говорить, убеждать, вещать. Своим змеиным, вьющимся языком.
Но Бартлетту достался Эдди, Эдди Дин, ведущий с местной радиостанции, чей вечерний эфир - серьезно, парень? - ему вроде как понравился. Эдди, чей желтый окровавленный (вчерашний) плащ не помещается под крыльцом родительского дома. Мертвая спичка ломается в кармане. Он хмурится, сутулится, выгорает, не оставляя ничего. Лицо теряет краски, тон - оттенки. У Эдди нет звонкой сонорной согласной, она есть у Эдварда. У Брэндона. Эррона.
Но Эдварда здесь нет. Он спит там, на дне, в жестяной коробке.
- Я знаю, что это ты видел нас вчера. В кукурузном поле. После полуночи. Цветные картинки не дают уснуть? - «расскажи не рассказывая, Эдди!» - И я знаю, что тебе интересно. В противном случае ты бы нас уже сдал. - один плюс один равно - знак вопроса. - Хочешь узнать больше? Я покажу.
Как будто у Бартлетта есть выбор. Возможность отказаться. Шанс переиграть.
И всё же, всё же, всё же.. Эдди складывает за спиной пальцы и не сводит веселый, подзадоривающий взгляд.
3
если не здесь, то где
если не сейчас, то когда
От окраин к центру - четыре тысячи триста неспешных шагов, пару миль, три с половиной песни "highway to hell"; мимо мотеля "overlook", магазина "curio", за две улицы от "нужных вещей". Нарисованного задора Эдди хватает на половину пути, после - привычное ничего - за улыбкой, пожатием плеч, ладонями, загребающими воздух (а не потому ли ты так любишь музыку, что она придает тебе форму и цвет, порядок и настроение?)
Эррон - домашнее задание в ежедневнике Дина - наступает, не отстает. Они идут шаг в шаг, не задавая друг другу вопросов: сладковатый дым рассеивается в тумане, шум расцветает и гаснет небесными всполохами. Если закрыть глаза на преследование, угрозу поджога, вычеркнуть посаженные в кукурузных полях тела и шёпот, передающийся из уст в уста среди тех, кому нет восемнадцати, то их можно принять за школьных приятелей.
Приятелями им никогда не стать.
Ничего из того, что сказал Эррон, не имеет ни веса, ни ценности. Эдди слушает, прижав руку к уху: слова перекатываются в его голове, как галька под волнами, он дружелюбно кивает - показать(?), да, это он может. Приподнимается на цыпочках, покачивается с пятки на носок, делает шаг, второй - нет ничего вернее неудовлетворенного интереса. Лучшей гарантии не разыскать.
Эррон - домашнее задание в ежедневнике Дина - наступает, не отстает. Они идут шаг в шаг, не задавая друг другу вопросов: сладковатый дым рассеивается в тумане, шум расцветает и гаснет небесными всполохами. Если закрыть глаза на преследование, угрозу поджога, вычеркнуть посаженные в кукурузных полях тела и шёпот, передающийся из уст в уста среди тех, кому нет восемнадцати, то их можно принять за школьных приятелей.
Приятелями им никогда не стать.
Ничего из того, что сказал Эррон, не имеет ни веса, ни ценности. Эдди слушает, прижав руку к уху: слова перекатываются в его голове, как галька под волнами, он дружелюбно кивает - показать(?), да, это он может. Приподнимается на цыпочках, покачивается с пятки на носок, делает шаг, второй - нет ничего вернее неудовлетворенного интереса. Лучшей гарантии не разыскать.
В темноте страхи обретают власть. Ночные кошмары и призраки. Гости забытого королевства.
Искаженное лицо Роберта - напоминание о грехе и смирении (что сказал бы умница Брэйди, если бы узнал?) - вотчина церкви (божьего дома), участок Динов
нет
Джесси плачет в закрытой раздевалке, её пёстрое платье распорото от талии до бедра, учебники набухают в раковине, и никто не вспомнит о ней ни через час, ни через два, пока Кларисса Рид не оборвет провода школьной администрации
нет
Чешуя Тельмы на алых парусах циркового шатра - такие не заводят друзей (разве ты не знаешь, Эдди?), все имеет свою цену, даже чужие секреты
нет
Есть вещи пострашнее смерти.
Как владелец обозревает свои земли, так Эдди разводит руками - посмотри; кукуруза тянется ввысь, едва видно луну за листьями. Он раздвигает стебли руками, под ботинками шуршит сухая кожура, в голове Эдди разливается музыка - звон колокольчиков - возбужденным роем торопит вперед. Насыщенный запах железа и сырости забивает ноздри. Суетятся мухи.
Они оставляют следы. Не страдают педантичной аккуратностью - дорожка из засохшей крови тянется, упирается в столб, со столба свисает вечно спящий человек - в темноте не разглядеть ни лица, ни очертания початка в окоченелых губах. Не убирают тщательно, за ними приглядит Эдди: в одиночестве он оттирает отпечатки детских ладоней, топит одежду, испорченный инвентарь, вымывает лопаты, камни и палки, проверяет детей на предмет растащенных у мертвецов сувениров - обручальные кольца, монетки, фотографии из бумажников, отмазывает пойманных в комендантский час ребятишек, запивая черничный пирог чаем в родительских гостиных. И уж, конечно, Эдди убивает людей. За подсмотренные цветные картинки в неурочный час. Не сложней, чем вышибать овечьи мозги. Оплата на выходе.
Им не нужны проблемы. Не раньше, чем власть в ладонях Пророка перевесит влияние взрослых.
От конца поля до начала - его владения; здесь Эдди Дин - невидимое оружие, наведенное на Эррона в упор, и он не торопится внести ясность, разорвать зыбкую паузу, обозначить границы (не вслух - а не стошнит ли домашнего мальчика, а не запросится ли он домой, под укромные стены комнаты в окружении Маргарет и, наверное, больше никогда не сможет слушать эдвардские эфиры без содроганий)
Но Эдди необходимо получить в ответ хоть что-нибудь, что-то вроде участия, и взгляд его обращается в немой вопрос
Искаженное лицо Роберта - напоминание о грехе и смирении (что сказал бы умница Брэйди, если бы узнал?) - вотчина церкви (божьего дома), участок Динов
нет
Джесси плачет в закрытой раздевалке, её пёстрое платье распорото от талии до бедра, учебники набухают в раковине, и никто не вспомнит о ней ни через час, ни через два, пока Кларисса Рид не оборвет провода школьной администрации
нет
Чешуя Тельмы на алых парусах циркового шатра - такие не заводят друзей (разве ты не знаешь, Эдди?), все имеет свою цену, даже чужие секреты
нет
Есть вещи пострашнее смерти.
Как владелец обозревает свои земли, так Эдди разводит руками - посмотри; кукуруза тянется ввысь, едва видно луну за листьями. Он раздвигает стебли руками, под ботинками шуршит сухая кожура, в голове Эдди разливается музыка - звон колокольчиков - возбужденным роем торопит вперед. Насыщенный запах железа и сырости забивает ноздри. Суетятся мухи.
Они оставляют следы. Не страдают педантичной аккуратностью - дорожка из засохшей крови тянется, упирается в столб, со столба свисает вечно спящий человек - в темноте не разглядеть ни лица, ни очертания початка в окоченелых губах. Не убирают тщательно, за ними приглядит Эдди: в одиночестве он оттирает отпечатки детских ладоней, топит одежду, испорченный инвентарь, вымывает лопаты, камни и палки, проверяет детей на предмет растащенных у мертвецов сувениров - обручальные кольца, монетки, фотографии из бумажников, отмазывает пойманных в комендантский час ребятишек, запивая черничный пирог чаем в родительских гостиных. И уж, конечно, Эдди убивает людей. За подсмотренные цветные картинки в неурочный час. Не сложней, чем вышибать овечьи мозги. Оплата на выходе.
Им не нужны проблемы. Не раньше, чем власть в ладонях Пророка перевесит влияние взрослых.
От конца поля до начала - его владения; здесь Эдди Дин - невидимое оружие, наведенное на Эррона в упор, и он не торопится внести ясность, разорвать зыбкую паузу, обозначить границы (не вслух - а не стошнит ли домашнего мальчика, а не запросится ли он домой, под укромные стены комнаты в окружении Маргарет и, наверное, больше никогда не сможет слушать эдвардские эфиры без содроганий)
Но Эдди необходимо получить в ответ хоть что-нибудь, что-то вроде участия, и взгляд его обращается в немой вопрос
если не здесь, то где
если не сейчас, то когда
@темы: post, HAY-SPRINGS